Расизм.

— ... Теперь, по крайней мере, мы не одиноки в своем бесчестье!
— Да, мы многому у вас научились. Теперь мы даже можем давать вам уроки...
Шок и нервное истощение породили во мне какую-то детскую — по чрезмерности — обиду. Помню также, что я твердил себе, глядя на черного человека: “Это мы, это мы, это мы...” Я уж и не знаю толком, что имел в виду. Может быть, что это мы его выдрессировали...

Но сказал я ему совсем другое. Это вырвалось само собой из глубины моей обиды, и он не преминул насмешливо подчеркнуть высокопарность фразы, которая была, однако, оправдана моей абсолютной искренностью:

— Послушайте, Киз... Такие чернокожие, как вы, предают своих братьев, догоняя нас в ненависти, и проигрывают ту единственную битву, которая стоит борьбы и победы...

Он беззвучно смеется.

— Я знаю, месье, что вы известный писатель.
— Ну хватит. Белая Собака, Черная Собака — это все, что вы знаете?
— Приходится начинать сначала, — говорит он.
— Равенство в подлости?
— Необходимая оборона — вот как это называется...
— Все-таки грустно, когда евреи начинают мечтать о еврейском гестапо, а негры — о негритянском ку-клукс-клане...

Лицо Киза принимает горделиво-грозное выражение. Голос как бы высвобождается, крепнет, гремит, я не узнаю его. Впервые я вижу, как он теряет самообладание и вдруг дает прорваться накопленной столетиями злобе:

— В этом году они убили двадцать наших братьев. Мы защищаемся, вот и все. Мое дело — дрессировать собак для нас. Не сторожевых собак. Бойцовских. Мы еще покажем вам...

Я слышу вой сирен “скорой помощи” и полицейской машины, вижу Ллойда на носилках, его ошеломленные, расширенные от ужаса глаза и последний раз смотрю на Киза...

— Жаль. Вы упускаете единственный стоящий шанс, который есть у чернокожих, — быть другими. Вы напрасно так стараетесь походить на нас. Слишком много чести делаете нам. Да, мы так хорошо поработали, что, даже если наша чертова порода полностью исчезнет, ничего не изменится...

Он смеется. О, эти зубы!

— Очень может быть, — говорит он, — но главное, чтобы это не помешало вам исчезнуть...

Полицейские слушают нас, ничего не понимая. Они хотят узнать, была ли сделана собаке прививка от бешенства. Я говорю им, что от этого еще не придумали прививки...

Он бежал по городу, и на всем его пути полицейские машины сообщали друг другу: “Внимание! Бешеная собака!” Великое недоумение и великое горе верующего, которого предал его всеблагой Бог, глядели из его глаз. На углу Ла-Сенеги и Санта-Моники полицейская машина сержанта Джона Л. Саллема едва не задавила его, но он увернулся. В тот момент он уже почти добежал. До Ардена оставалось всего двести метров...

Двадцать минут спустя я нашел его на руках у Джин. На его теле не было ни царапины. Он свернулся калачиком у нашей двери и умер.

(Ромен Гари, "Белая Собака")